– Пойдем, – неохотно согласилась Алька, представив, что сейчас придется возвращаться в класс и садиться за одну парту с Димкой. Не с тем – восхищенным, из мечты, а с самым обычным, каждодневным Димкой – предателем, позером и насмешником.

– Скажи, – обратилась она к Иринке, пока они шли по школьному двору, – а почему тебе Андрей нравится?

Иринка смутилась и пошла красными пятнами. Надо же, у нее покраснели даже уши.

– Ну… он красивый, – наконец выдавила она и нервно шмыгнула носом.

После занятий Алька села за уроки, но дело как-то не шло. Мысли о Димке и Андрее роями носились в ее голове. В итоге она махнула рукой, захлопнула тетрадки и взялась за книжку, зная, что это – лучший способ избавиться от ненужных мыслей. Еще на летних каникулах на глаза ей попалась небольшая книжица с привлекательным и странным названием «Чайка по имени Джонатан Ливингстон» [2] .

Алька принялась читать, и средство сработало на все сто процентов. Чтение, как всегда, увлекло ее. Удивительно, порой Альке казалось, что все, о чем она читает, очень знакомо ей. Она сама то ли переживала, то ли думала о чем-то подобном, просто не могла найти подходящие слова.

Вскоре в комнату заглянула вернувшаяся с работы мама.

– Ну как, Саша, у тебя все в порядке? Уроки сделала? – спросила она.

– Ага, – буркнула Алька, не поднимая головы от книги.

Мама пыталась еще говорить с ней о чем-то, но, видя, что дочь опять сидит за своими книжками (а это, конечно, лучше, чем когда она слушает свою сумасшедшую музыку или шляется по улице неизвестно где и с кем), махнула рукой и ушла на кухню.

Алька так и не оторвалась от текста, пока не прочитала все до конца. А когда повествование вдруг закончилось, еще долго сидела с распахнутой книгой, будто видя за гладкой черно-белой страницей бушующее море, копьем пронзающий тучи луч солнца и ослепительно-белую чайку…

«Я бы тоже хотела летать. Как Джонатан Ливингстон, – думала Алька, уже укладываясь спать. – А вдруг я такая же глупая чайка, как его сородичи? Вдруг я не смогу быть не такой, как все?.. Нет, там что-то другое… Главное не в том, чтобы быть не таким, как все, а быть… собой. Вот, точно. И не бояться учиться… в смысле, не так, как в школе, а по-другому, по-настоящему. Джонатан сильный, ему хорошо. А я… я…»

С этими мыслями Алька заснула, так и не найдя ответов на свои вопросы, а утром впечатления от прочитанного немного угасли, хотя не исчезли совсем, а накрепко засели где-то в голове.

Глава 5

Двойка

Алла Викторовна Соколова преподавала историю уже 15 лет и притом продолжала хранить святую веру в то, что для каждого подрастающего человека жизненно необходимо помнить день, когда произошла Куликовская битва, не путаться в русских князьях и знать наизусть всех ведущих российских реформаторов. Ученики прозвали ее Соколихой не только из-за хищно-птичьей фамилии, но и из-за недвусмысленно проглядывающего в этом прозвище слова «лихо».

Алла Викторовна отличалась строгостью, и умилостивить ее было сложнее, чем школьную стену. Поэтому всякий знал, что дразнить Соколиху – себе дороже.

В этот день Соколиха завтракала в школьной столовой.

Сидя у окна, она прихлебывала очень крепкий и сладкий чай (никто из поварих, прекрасно знающих ее характер, не рискнул бы подать ей другой), закусывая пышным горячим оладушком, нежащимся в жирной, густой сметане.

Сметана стекала с оладушка, разогретая его теплом, и Соколиха таяла, словно эта сметана, донельзя довольная началом нового дня.

– Ну у вас вообще по сравнению с Москвой халява, – послышался вдруг с улицы девичий голосок. – Школа, прямо скажем, ниже среднего.

Соколиха чуть не подавилась только что отправленным в рот нежнейшим кусочком и тут же сделала стойку, словно хорошая сторожевая собака.

– Здесь кто угодно пятерки получать будет. Так что радуйся, что не в Москве живешь. Глядишь, там бы из троек не вылезала! – продолжал меж тем самоуверенный голосок.

– А мне кажется, у нас строго спрашивают… – неуверенно возразил второй голос.

– Вот в том-то и дело, что тебе кажется! Школа у вас не чета московским, а одеваются все… Ну вообще молчу!

Соколиха вытянула шею, выглядывая добычу через зеленую изгородь кустов, отделяющую столовую от проходящей возле школы дорожки.

Так-так, Панова Лена из 9-го «Б», а с ней – ну кто бы мог подумать! – новенькая, Настя Коробейникова.

«Так вот кто у нас умный, кто у нас разумный», – пробормотала себе под нос Соколиха.

А сегодня у 9-го «Б» четвертым уроком как раз история. Какое счастливое совпадение! Да и Коробейникова на прошлом уроке бодро оттараторила свою часть параграфа, получила пятерку (при мысли об этом Соколиха опасно побагровела) и вряд ли рассчитывает на вызов к доске…

Алла Викторовна аккуратно вытерла измазанные сметаной губы, сложила салфеточку и, гордо выпятив трехэтажную грудь, прошествовала в класс.

Четвертым уроком у 9-го «Б» была история.

В начале урока ничто не предвещало беды. Соколиха выглядела довольной и вполне добродушной. После привычного: «Здравствуйте, дети. Садитесь», – и проверки наличия учащихся она сказала:

– На прошлом уроке мы говорили о предреволюционной ситуации в Российской империи. Давайте закрепим пройденное. Кто расскажет нам об основных партиях того времени и их отличиях?

Класс замер, ожидая, кто окажется тем несчастным, на которого падет вся тяжесть любви Аллы Викторовны к истории.

– Коробейникова! – неожиданно произнесла она, и на лице ее появилась странная улыбка, почему-то напомнившая Альке улыбку маньяка из какого-то американского фильма ужасов. Кажется, звали его тоже как-то педагогически, Лектор вроде бы… – Ты на прошлом уроке так хорошо рассказала нам о ходе Первой мировой войны, – продолжала тем временем Соколиха. – Пожалуйста, порадуй нас еще раз своей эрудицией. Прошу к доске. – И ее указующий перст безжалостно ткнул в доску, где уже висела цветастая, вылинявшая от времени карта Российской империи начала ХХ века.

Настя, что-то оживленно обсуждавшая с соседом по парте, на мгновенье застыла, и Алька увидела, как беззаботное выражение ее лица сменилось замешательством и даже испугом. Тем не менее, твердо сжав губы, она встала и подошла к доске.

– В Российской империи в то время наиболее популярными были партии кадетов, октябристов и эсэсэров… – уверенно начала она.

– Кого-кого? – добродушно переспросила Соколиха.

– Эсэсэров, – чуть менее уверенно повторила Настя.

Дальнейшие события, происходившие в классе, напомнили Альке виденную в каком-то мамином журнале картинку, вернее, подпись к ней – «Избиение младенцев».

Кажется, Соколиха давно так ни на ком не отрывалась, и Алька даже пожалела Настю.

Наконец, в ознаменование всех мучений, громовым раскатом прозвучало:

– Садись, два! – И Настя с побледневшим на глазах лицом вернулась за парту.

– Давай дневник, Коробейникова! – понеслось ей в спину.

Настя раскрыла сумку, усердно делая вид, будто ищет в ней дневник.

– Ну что ты там копаешься? – нетерпеливо спросила Соколиха, уже выведшая в журнале жирную двойку и жаждущая завершить кровавую расправу, чтобы перейти к объяснению новой темы.

– А я, Алла Викторовна, его дома забыла, – прошептала Настя, глядя на историчку злыми глазами.

– В следующий раз не забудь свою голову. Может, у вас в Москве не принято носить в школу дневники, а у нас в провинции все ученики так делают. Так что, пока ты не в столице, будь добра соблюдать наши провинциальные правила.

Настя опустила голову и уставилась на свой стол так, будто хотела взглядом прожечь в нем дырку, но Соколиха уже оставила ее в покое.

– Вот так, дети, – наставительно произнесла она напоследок. – Знать историю надо. Неважно, в какой школе ты учишься. Итак, продолжим, запишите…